5

Два раза в неделю Виталька занимался с Анжеликой по русскому языку и арифметике. Заниматься с Анжеликой Витальке поручил совет отряда. Это была общественная нагрузка. Анжелику не оставили на второй год только потому, что Виталька дал слово научить её за лето грамотно писать и решать задачи. Месяц таких занятий не дал абсолютно ничего. Анжелика не могла решить даже самой простой задачки, а писала так, что у Витальки опускались руки.

Дом Ильи свидетельствовал об отсутствии хозяина. Сгнивший плетень повалили коровы, крыша текла. Дверь болталась на одной петле. Илья всё собирался починить крышу и дверь, но до дела никогда не доходило. Любимой его поговоркой было: «Закурим и начнём». Курил он много, но никогда ничего не начинал.

Когда Виталька вошёл, Анжелика в углу комнаты играла в куклы.

– Ты ведь уже большая, – покачал головой Виталька.

– Да-а? – повернулась к нему с тряпичной куклой Анжелика.

– Ясно, большая, – уже без прежней уверенности повторил Виталька.

– Мамка зарезала петуха. Я очень-очень люблю куриную лапшу. А ты?

– Давай-ка заниматься. Мне некогда.

– И куда ты всё спешишь? У меня во-он сколько свободного времени… День длинный-длинный.

– У бездельников все дни длинные. Вон старухи сидят с утра до вечера на лавочке… Если бы я так посидел, мне бы день показался как целый год.

Виталька открыл учебник.

– Пиши.

Анжелика нехотя достала замызганную тетрадку и чернильницу. Обмакнула перо и посадила кляксу. Лицо её сразу же оживилось, она ловко начала делать из кляксы морковку.

– Знаешь, я сейчас уйду и не буду с тобой заниматься! – рассердился Виталька.

– Виталик, я больше не буду. Я же нечаянно посадила кляксу.

– А морковку зачем из неё делаешь?

Анжелика смущённо сунула в рот палец и посмотрела на Витальку огромными чистыми глазами.

– Ладно, пиши: «Было душно от сладковатой прели палой листвы и дурмана разомлевших трав».

Анжелика, почти касаясь носом тетради, писала: «Было душно от палой листвы и сладкого дурмана трав». Виталька посмотрел в тетрадь и крикнул:

– Анжелика!

Анжелика вздрогнула и снова посадила кляксу.

Виталька хотел отругать её за невнимательность, но что-то остановило его. Точно молния, пронзило его острое чувство жалости.

Он осторожно закрыл Анжеликину тетрадь и попросил:

– Спой, Анжелика.

– Ой, Виталик! Ты такой хороший. Просто не знаю, какой хороший.

Анжелика влезла на табуретку, сняла со стены отцовскую гитару.

Её смуглые пальцы проворно заплясали на струнах. Гитара запела ярко и звучно. Чистые стройные аккорды заполнили комнату.

Виталька несколько раз пробовал играть на гитаре. Получался лишь бессвязный тусклый гул. А у Анжелики струны звенели радостно и стройно. Глаза её блестели и чуть косили от восторга. Чёрные брови то сосредоточенно хмурились, то в радостном изумлении прыгали вверх. И Виталька почувствовал самую настоящую злобу к её матери за то, что она остригла Анжелику. «Эти родители делают, что хотят. Остригли девочку, как овцу. Ходит теперь в фуражке – чучело чучелом».

Анжелика пела, и блестели её зубы. Слух у неё был острый, как, у кошки. Она с первого раза запоминала любую мелодию. Мать не разрешала ей включать радио и слушать музыку. Так она наказывала Анжелику за плохую учёбу. И Анжелика каждый вечер бегала к дому Лены. У Лены была радиола и много пластинок. Анжелика все вечера простаивала у изгороди, спрятавшись в кустах. Прибегала домой поздно и получала от матери взбучку. И всё-таки мать у неё была хорошая.

Анжелика пела всё, что хотел Виталька. Её пальцы сами находили звучные аккорды, а тоненький голосок выводил мелодию с захватывающей чистотой. В посёлке не было музыкальной школы, а то бы Анжелику сразу же приняли… Анжелика говорила, что осенью совсем другие звуки, чем весной. Виталька на это раньше как-то не обращал внимания. Но слова Анжелики запомнил. Послушал, как звучит весна и как звучит осень, но разницы так и не уловил.

Анжелика устала петь, положила на колени гитару. Над её бровями проступили капельки пота.

– Давай немножко позанимаемся, Анжелика, – сказал Виталька. – Ведь надо. Что поделаешь?

– Ну ладно, – согласилась Анжелика. – Только слова поищи полегче. Хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся Виталька.

– А как там наша собачка?

– Спит.

– Мы её воспитаем, чтобы она была добрая-добрая, правда?

– Ну конечно же. Будет добрая.

6

Через две недели Виталька стал кормить щенка сырым воробьиным мясом. Для охоты на воробьёв он брал у Марата воздушное ружьё. Когда Виталька стрелял, Марат смотрел на него с немым восхищением.

– Как ты в них попадаешь? – спросил он. – Я за год не мог убить ни одного воробья.

Виталька рассмеялся. Он вынес из дома зеркало и дал его Марату. Потом вставил в щель доски на сарае десяток спичек и попросил Марата подержать зеркало. Глядя в зеркало и направив ствол ружья назад через плечо, сбил одну за другой все спички.

За этим занятием застал их дед.

– Фокусничаешь? – хмуро сказал он. – В цирке, что ли, готовишься выступать?

Виталька глянул на деда и едва не выронил ружьё. Глаза старика ввалились, под ними легли чёрные круги, борода и лицо были покрыты пылью, из разбитых сапог выглядывали концы грязных портянок. Он пошатывался от усталости. Рюкзак снял с трудом, словно тот был наполнен свинцом и припаян к спине. Виталька подхватил рюкзак, помог деду снять с плеча карабин. Быстрым взглядом оглядел его патронташ. Все патроны были на месте. Все до одного. Потом стянул с деда сапоги, размотал портянки и испуганно отшатнулся – ноги старика были в крови.

Дед сидел на крыльце, тяжело прислонившись спиной к косяку двери. Уходил он в новых крепких сапогах… Сколько же он прошёл за полмесяца?

– Мать дома? – спросил дед.

– Ушла на ферму.

– Как щенок?

– Хорошо. Уже кормлю сырым мясом.

– Ну-ну. – Дед устало закрыл глаза.

Виталька притащил таз с холодной водой, ополоснул ноги старика, смазал сбитые места йодом. Старик даже не шевельнулся.

Виталька принёс из комнаты чистую тряпку, чтобы перевязать деду ноги, но тот открыл глаза и сказал:

– Не надо. Так скорее заживёт, на воздухе.

Он встал и ушёл в дом.

– Куда он ходил? – шёпотом спросил Марат.

– В Ущелье белых духов, – тоже шёпотом ответил Виталька.

– Зачем? – срывающимся шёпотом спросил Марат.

– Откуда я знаю.

Когда Марат, забрав свое ружьё, ушёл, Виталька заглянул в комнату. Дед, неловко скорчившись, лежал на диване.

Виталька на цыпочках вышел и притворил дверь. Сел на крыльцо и уставился на лопухи, разросшиеся у самой изгороди. Большие зелёные лопухи. Как он любил играть с ними, когда был маленьким! Он помнил, что огромные лопухи так и тянули его к себе. Он силился сорвать лист, но тот никак не поддавался. Потом, когда подрос, Виталька стал откручивать стебли и разрывать их крепкие волокна. Какое наслаждение было держать в руках лист лопуха. Он был очень большой и не похож ни на какие другие листья. Его можно было надеть на голову и так ходить. Как это было давно! Теперь лопухи уже не вызывают у него никакого интереса, теперь он знает, что это сорняк. Да и листы у лопуха не такие уж большие. Неужели он был таким маленьким, что и лопухи, и дом, и небо, и деревья казались ему вдвое больше? И таким глупым, что не было для него ничего удивительнее обыкновенного лопуха? Как всё изменилось, а он этого даже не заметил…

Теперь его интересовали совсем другие вещи. Он читал книги о путешественниках и учёных, об исследователях неведомых земель. Он понимал, что заставляло людей уходить в полярные льды без всякой надежды вернуться назад. Он читал фантастику. И огромный лопух превратился в пылинку перед бесконечностью того, о чём он узнавал. Он с нетерпением ждал новых статей о дельфинах, каждый день бегал в библиотеку. Дома ни журналов, ни газет не выписывали, отец говорил, что это пустая трата денег. Хорошо, что библиотекарша Оля сама очень интересовалась дельфинами…